И ещё про выстрел

Актер Н. был не из тех, кто любит утруждать себя. Поэтому он даже обрадовался, когда ему поручили в очередной пьесе роль белогвардейца, появляющегося только в самом начале первого акта. Он быстро отвечал на вопросы актера, играющего роль комиссара, потом комиссар произносил: «Увести его!» — конвоиры уводили Н. со сцены, он торопливо разгримировывался и преспокойно отправлялся домой или на прогулку. Товарищей возмущало такое равнодушие к судьбе спектакля, и однажды они решили проучить Н.

Комиссар задал Н. привычные вопросы и, когда тот уже начал коситься на выход, неожиданно, вместо «Увести его!», вскочил и крикнул: «Вот тебе за все!» Грянул по-театральному оглушительный выстрел. Пришлось бедняге Н. рухнуть на пыльные доски сцены и пролежать, не шевелясь, до конца длинного первого действия.

Новогодние рассказы Тартарена

— Когда я в последний раз охотился в Африке, — рассказывает дед внуку, — на меня напали сразу пятнадцать львов, и я их всех уложил.

— Дедушка, ты уже мне это рассказывал в прошлом году. Только тогда львов было всего десять.

— Да?.. Видишь ли, в прошлом году ты был слишком мал, чтобы знать всю правду.

Знаменитый охотник на львов возвращался вечером в лагерь. Вдруг в пяти метрах от себя он увидел льва. Вскинув ружье, охотник выстрелил и промахнулся. Лев зарычал, прыгнул и тоже промахнулся. Охотник прибежал в свою палатку и всю ночь не мог заснуть, страдая от позорного промаха. Утром он ушел в лес и стал упражняться в стрельбе. Услышав невдалеке какой-то шум, он подкрался и увидел из-за кустов, что вчерашний лев тренируется в прыжках в длину.

Старик-охотник едет на лошади по саванне. Позади бежит его собака. Жарко печет солнце. Вдруг лошадь оборачивается и говорит:

— Послушай, давай поедем помедленнее.

— Первый раз слышу, чтобы лошади разговаривали! — удивился старик.

— Я тоже, — сказала собака.

Поэт

Недаром я молодость отдал,

Россия, за славу твою,

Мои комсомольские годы

Еще остаются в строю.

(М. Светлов «Россия»)

— В комнате поэта не должно быть стен. Никакой ветер не задует свечу поэзии, — говорил Светлов.

В его рабочем кабинете был, естественно, письменный стол, но стул… стоял где-то в стороне.

Работая над стихом, Светлов шагал взад и вперед по комнате в поисках нужной строки или слова. А записать он мог, приложив бумагу к стене. К столу он садился, чтобы выправить и переписать начисто стихотворение, написанное на ходу.

Ему не мешало присутствие людей во время работы. Он даже любил, чтобы кто-нибудь находился рядом. Когда звонили из газеты с просьбой срочно написать стихи, он говорил:

— Приходите. Вместе и напишем.

Светлов рассказывал, как однажды, неожиданно, к нему приехал из Ленинграда режиссер и сказал, что для фильма, который он ставит, нужна песня о девушке, о гражданской войне.

— Когда нужна эта песня? — спросил Светлов.

— Срочно, — ответил режиссер и, сославшись на усталость, собрался идти в гостиницу отдохнуть.

— Нет уж, — сказал Светлов, — если песня нужна срочно, не уходи. Ляг на этот диван и спи, а я буду писать.

Через сорок минут песня была готова.

— Как это тебе удалось так быстро написать? — спросил разбуженный режиссер.

— Я готовился к этой песне всю гражданскую войну да еще и все годы, что прошли после нее, — ответил Светлов.

Так была создана ставшая знаменитой «Каховка».

Иосиф Игин

Нас научили прежние года

И мужества учило наступление,

Что отступление временно всегда,

И, что должно быть вечным наступление!

„Папа" Брянцев

А. А. Брянцев, который полвека назад создал Ленинградский Театр юных зрителей, пришел ко мне в морской фуражке. Перехватив мой удивленный взгляд, он улыбнулся.

— До работы в театре, — сказал он, — я был моряком. Это приучило меня к дисциплине, точности, порядку, что весьма полезно и руководителю театра. И еще… в этой фуражке я чувствую себя моложе.

Это было в 1955 году. Я работал над альбомом «Что ни страница — знакомые лица».

— Кого же еще из ленинградцев вы будете рисовать? — спросил Александр Александрович.

Я показал ему список. Он увидел имена бывших своих воспитанников, уже ушедших из ТЮЗа на большие сцены и на экраны кино: Николай Черкасов, Борис Чирков, Леонид Любашевский, Виталий Полицеймако…

— Двух я чуть не прозевал, — сказал Брянцев. — Не помню уже почему, но на приемочном просмотре они мне не понравились. Случилось так, что за ответом оба пришли, когда я торопился на сбор труппы. Отказать, не объяснив почему, я не мог. Пришлось пригласить их на собрание. А после того, как они побывали на собрании, приняли участие в спорах, неудобно было не оставить их в театре. И что же? Оба оказались превосходными актерами. А один даже написал для нашего театра несколько пьес.

— Кто же они? — спросил я.

— Теперь их знают, — сказал Брянцев. — Чирков прославился в фильмах о Максиме, а Любашевский сыграл в картине, поставленной по его же сценарию, роль Якова Свердлова.

До этой встречи с Брянцевым, да и после нее, я много раз общался с его знаменитыми воспитанниками. И всегда, когда возникал разговор об Александре Александровиче, они с благодарностью произносили:

— Папа Брянцев.

В поисках вдохновения

Естествоиспытатель Бюффон (1707–1788), готовясь писать, наряжался как на бал. В завитом и напудренном парике, при шпаге и в кружевных манжетах, он торжественно шествовал из комнаты в комнату. В каждой стоял стол с письменным прибором. Ученый на минутку присаживался, набрасывал несколько строк, затем так же медленно и чинно двигался дальше.

Эйнштейн в роли ученика

Великий ученый Альберт Эйнштейн в часы досуга любил играть на скрипке. Музыкой с ним нередко занимался известный пианист Шнабель.

Когда Эйнштейн сбивался с такта, Шнабель сердился и кричал своему ученику:

— Вся ваша беда состоит в том, что вы никак не научитесь считать до четырех!

«Книга глупцов»

У французского короля Генриха IV был любимый шут, который вел «Книгу глупцов», куда записывал нелепые случаи и промахи, совершаемые придворными.

Однажды путешествующий купец был принят королем, долго беседовал с ним и, получив от Генриха крупную сумму на покупку для французского двора скакунов в Аравии, отбыл.

Шут тотчас же записал имя короля в свою толстую книгу.

— Почему ты записал меня в книгу? — спросил Генрих.

— Вряд ли было мудро отдать деньги человеку, которого, по всей вероятности, больше никогда не увидишь!

— Ну, а если все-таки…

— Тогда я вычеркну твое имя — и впишу его!

О Твёрдости убеждений

Плохо, когда человек беспринципен, а уж если принципов и твердых убеждений нет у литературного критика, это совсем никуда не годится.

Писательница Авдотья Яковлевна Панаева ославила в своих воспоминаниях одного такого критика.

На одном литературном вечере он в отсутствие Некрасова поддержал Тургенева, который спорил с Некрасовым, а на другом, где был Некрасов, но отсутствовал Тургенев, принял сторону Некрасова.

— Как же так, Павел Васильевич, — спросила Панаева, — два человека высказывают противоположные мнения и оба, по-вашему, правы!

Критик помолчал, подумал, вздохнул и сказал:

— И ты права!