Вячеслав Иванович Сук

(1861–1933)

русский советский дирижер и композитор чешского происхождения

На художественном совете Большого театра дебатировался вопрос о принятии в труппу певца с крепким сильным голосом, но не обладавшего должной музыкальной культурой и к тому же не прислушивавшегося к замечаниям дирижеров и режиссеров.

С опаской поглядывая на В. И. Сука, члены худсовета постепенно стали сходиться в том мнении, что, поскольку у обсуждаемого кандидата голос в перспективе может развиться в героический тенор, его следует принять в штат солистов.

Вячеслав Иванович упорно молчит. Наконец его прямо спрашивают, какого он мнения об этом певце. Сук отвечает:

– Ну что же, если вам нужен вокалист подобного плана, берите этого «героического» тенора, – и после выразительной паузы добавляет: – Только ищите тогда для него героического дирижера.

Сергей Иванович Танеев

(1859–1915)

русский композитор, пианист, педагог, ученый

С начала 1900-х годов выступления Танеева и его произведения стали пользоваться большим успехом. Часто ему подносили цветы, а иногда и лавровые венки. Из венков практичная няня, Пелагея Васильевна Чижова, старалась извлечь пользу – она сушила лавровый лист и щедрой рукой раздавала всем своим знакомым. Когда листа становилось мало, она говорила Сергею Ивановичу: «Вы бы в концерте поиграли, а то лаврушка кончается».

Петр Ильич Чайковский

(1840–1893)

русский композитор

Петр Ильич Чайковский был рассеянным человеком. Как-то, находясь в Женеве, куда композитор приехал, чтобы продуктивно поработать, не отвлекаясь на встречи со своими поклонницами и друзьями, его встретила незнакомая дама и радостно воскликнула:

– Петр Ильич! Какая приятная неожиданность!

– Простите, сударыня, я не Чайковский, – ответил поспешно композитор и быстро удалился, не подозревая, что выдал себя с головой.

После того как Петр Ильич Чайковский навсегда оставил министерство юстиции и поступил в Петербургскую консерваторию, его дядя выразил свое возмущение фразой:

– Ах, Петя, Петя, какой позор! Юриспруденцию на гудок променял!

Федор Иванович Шаляпин

(1873–1938)

русский оперный и камерный певец

Как-то в сумерках Федор Иванович Шаляпин и актер Осип Наумович Абдулов шли по Арбату. Зажигались редкие желтые фонари. Абдулов поинтересовался, как Шаляпин набрел на свой изумительный образ дона Базилио в опере «Севильский цирюльник». Как он ухитряется казаться в этой роли то совсем маленьким, то необыкновенно длинным, похожим на червяка, который, ползая, то собирается, то вытягивается во всю длину.

Федор Иванович оживился.

– Это верно, тут и от червяка что-то есть. Ведь для него главное – деньги. За деньги он тебе от Арбатской площади до Смоленского проползет. Совесть у него такая – растяжная. Понимаешь?

– Это-то я понимаю, Федор Иванович. Но как вы это проделываете? Так сказать – техника…

Шаляпин вдруг присел на корточки, подхватив полы своей крылатки. И вот так, с согнутыми коленями, он стремительно пошел вперед. Постепенно, очень плавно он распрямлялся.

Он рос на глазах. Вдруг впереди показалась фигура какой-то старушки. Федор Иванович быстро приближался к ней, продолжая на ходу расти.

Поравнявшись с ней, он внезапно выпрямился во весь свой огромный рост, как-то по-птичьи вытянул шею, раскинул руки и запел во весь голос: «Сатана там правит бал…» Старушка мелко крестила воздух и шептала: «Свят, свят, свят».

Арнольд Шёнберг

(1874–1951)

австрийский композитор

Кто-то спросил Шёнберга, как идут его занятия с учениками по классу композиции.

– Превосходно, – отвечал он, – сегодня мне удалось отговорить от этого занятия еще одного студента.

Фридерик Шопен

(1810–1849)

польский композитор

Когда Шопен, будучи еще маленьким мальчиком, готовился впервые принять участие в концерте, его одели очень тщательно и велели быть внимательным, чтобы не помять парадный костюм.

После концерта, когда его спрашивали, что больше всего понравилось публике, юный Фридерик отвечал:

– Мой белый воротничок!

Людвиг Шпор

(1784–1859)

немецкий композитор, скрипач и дирижер

Людвиг Шпор приходил на репетиции своей новой оратории с восьмилетней дочерью. Она безучастно слушала всю ораторию, но когда начинала звучать финальная фуга, заметно оживлялась.

Шпор решил выяснить причину особого расположения девочки к полифоническому стилю музыки.

– Тебе нравится моя фуга? – спросил отец.

– О нет, папа, – ответила девочка, – когда музыканты начинают эту фугу, я знаю, что твое сочинение кончается, мы скоро вернемся домой и будем обедать.

Иоганн Штраус

(1804–1849)

австрийский скрипач, композитор, дирижер

Когда Иоганн Штраус женился на хорошенькой актрисе, он взял с нее слово, что после его смерти она тотчас же добровольно последует за ним в могилу.

Молоденькая женщина удивилась, но приняла присягу, сообразив, что нарушить ее после смерти мужа не составит труда.

Некоторое время спустя, роясь в письменном столе своего благоверного, она нашла конверт с надписью «Мое завещание» и, к своему удивлению, узнала, что муж завещал все состояние на учреждение музыкальной школы и различных премий. Она не выдержала и обратилась к супругу:

– Разве так можно? Ты про меня совсем забыл в своем завещании! Разве я тебе не жена?

Штраус изумленно посмотрел на жену:

– К чему тебе мое состояние? Разве ты не принесла клятву, что застрелишься у моего гроба?

Потрясенная таким ответом красавица сперва растерялась, а потом нашлась:

– А если бы я промахнулась, что бы я делала без денег?

Ответом на этот вопрос был развод.

Иоганн Штраус-сын

(1825–1899)

австрийский композитор

Иоганн Штраус-сын был брюнетом со слегка вьющимися волосами. Во время гастролей по Америке он заметил, что в шерсти его любимого черного пуделя образовались проплешины. Штраус решил, что за собакой плохо ухаживает слуга и пес разболелся. Штраус позвал слугу, высказал ему свое неудовольствие и велел позвать ветеринара. Верный слуга сначала с непониманием, а потом с виноватой улыбкой выслушал своего хозяина.

– Моя вина, господин! – сказал он. – Я отрезал шерсть. А потом продавал ее будто локоны гениального музыканта, каким вы, мой господин, несомненно являетесь…

Франц Шуберт

(1797–1828)

австрийский композитор

Однажды к Францу Шуберту зашел его друг, австрийский живописец и график Мориц фон Швинд. У Шуберта – «короля песен» – не было ни нотной бумаги, ни денег, чтобы купить ее. Видя это, Швинд присел к столу, достал свой альбом и принялся рисовать нотные линейки. Он израсходовал всю свою бумагу, что позволило Шуберту писать музыку еще несколько дней. Многие годы спустя на вопрос, какие из своих рисунков он больше всего ценит, Швинд ответил:

– Нотные линейки Шуберта.